— Да, — отозвался он.
— У меня новость, — сказала она. — Да не играй же с этой птицей. Выслушай меня.
— Зови его Полли, — попросил Джек. Для перестраховки супруги нарекли птенца Полли. — Нехорошо называть его "эта птица". Хозяюшка тебя совсем не любит, Полл.
— А знаешь, не люблю! — подхватила Эдна с поистине ошеломляющей горячностью. — Он мне страшно антипатичен, Джек. Давай его кому-нибудь отдадим.
— Что? Побойся Бога! — возмутился Джек. — Такого редкостного, черного, на заказ вылупленного Полла? Попугая с таким романтическим происхождением? Умнейшего Полла из всех, когда-либо…
— Вот в том-то и дело, — прервала мужа Эдна. — Уж слишком он умен, черт бы его побрал. Джек, я его ненавижу. Он омерзителен.
— Что такое? Не угодил тебе своим разговором? — рассмеялся Джек. — Пари держу, с него станется. А вообще, что за новость?
— Пошли в дом, — сказала Эдна. — Я не намерена докладывать при каждой твари. И пошла вперед мужа в спальню.
— Новость у меня такая, — провозгласила она, — что меня надо всячески ублажать. И если мне что-то не нравится, то от этого надо избавляться. Никто не должен родиться с клювом вместо рта только потому, что его матушку перепугало богопротивное чудовище — якобы попугай.
— Чего? — переспросил Джек.
— Вот тебе и "чего", — сказала Эдна, улыбаясь и кивая.
— Малыш? — вскричал Джек в восторге. — Мальчик! Или девочка! Уж непременно что-нибудь одно из двух. Послушай, я боялся заикнуться, как мне хочется ребенка, Эдна. Из чего только сделаны мальчики? Теперь-то все будет очень распрекрасно. Приляг. Ты хрупкая. Ножки повыше. Я сам приготовлю обед. Надо же практиковаться. Не двигайся. Из чего только сделаны мальчики? Из чего только сделаны мальчики? Или девочки, если на то пошло?
Он направился в кухню через гостиную. Проходя мимо окна, заметил на неосвещенной веранде попугая на жердочке и просунул голову в окно-перекинуться словечком-другим.
— Слыхал новость? — сказал Джек. — Перед тобой счастливый отец. Попадаешь ты под сокращение, мой птах. Отдаем тебя в другие руки. Да-с, будет ребеночек.
Попугай испустил низкий протяжный свист.
— Да не может быть! — произнес он грудным голо— сом, голосом встревоженным, совершенно поразительно имитируя голос Чарли. — А как же Джек?
— Что такое? — вырвалось у потрясенного Джека. — Подумает, что от него, — прошептал попугай голосом Эдны. — Его нетрудно водить за нос. Поцелуй меня, дорогой. Фью-у-у! Да не может быть! А как же Джек! Подумает, что от него, его нетрудно водить за нос. Поцелуй меня, дорогой. Фью-у-у!
Джек прошел в кухню и несколько минут просидел там, обхватив голову руками.
— Да скорее! — крикнула Эдна из спальни. — Скорее же… папочка!
— Иду! — отозвался Джек.
По дороге он зашел в свой кабинет и достал из письменного стола револьвер. Потом направился в спальню.
При звуке вскрика и выстрела попугай расхохотался. Затем, приподняв лапку, поднес к клюву цепочку и перекусил ее как бумажную.
Появился Джек — в одной руке револьвер, другою прикрыты глаза.
— Его нетрудно водить за нос! — оповестил попугай и засмеялся.
А Джек обратил оружие на себя. И покуда он примерялся, да еще в бесконечно малом промежутке времени между началом и концом движения пальца на курке, он увидел, как птица увеличивается в росте, расправляет темные крылья, глаза ее вспыхивают недобрым огнем, она меняется на глазах и подлетает к хозяину.
Грянул выстрел. Джек осел на пол. Попугай (или что это там была за птица) спланировал к телу, ухватил клювом нечто нематериальное, изошедшее из мертвого тела через изуродованный рот, снова взмыл к окну и вскоре был уже далеко, да и видеть его можно было лишь какой-то миг, пока он с еще шире расправленными крыльями пролетал под молодой луной.
Молодой человек в котелке, синем костюме, с тростью и светлыми усами смотрел на орангутана в зоопарке. Вокруг него были клетки, выложенные квадратами пустыни. На этих желтых квартирах, точно ложные показания экваториальных широт, лежали тени решеток. Под ногами валялись ореховая скорлупа, кожура от бананов, сгнивший салат. Как безумные, кричали за решеткой птицы, отвешивали поклоны жирафы, зевали львы. Снежные козы — точная копия лунных утесов — бесстыдно таращили глаза, похожие на осколки луны. Слоны, серые в сырости травы и помета, важно переступали с ноги на ногу. Дни мезозойской эры, казалось, безвозвратно канули в небытие. Осмелев от ощущения катастрофической переоценки ценностей, мыши передвигались со скоростью нервной судороги.
Улучив момент, орангутан обратился к молодому человеку с американским акцентом, который предпочитал по одному ему известным причинам: — Слушай, приятель, ты мне нравишься. Достань-ка мне костюм, как у тебя, только побольше, шляпу и трость. Без усов, пожалуй, обойдусь. Хочу отсюда слинять. Честолюбие заело.
Услышав, что орангутан говорит, молодой человек сначала буквально оторопел, однако по здравом размышлении вспомнил, что живет в городе, где подобной способностью наделены многие, про которых в жизни не скажешь, будто у них хватило ума превзойти эту науку. В результате он быстро справился с удивлением, но, как человек знающий, заметил орангутану: — Боюсь, ничем не смогу быть вам полезен. Орангутан должен жить либо в клетке, либо в джунглях. В обществе людей вы будете как рыба на суше, как слон в посудной лавке — не на своем месте. Вы будете постоянно всех раздражать, а значит, раздражаться сами. К вам будут относиться как к изгою, измываться над вашим цветом кожи и чертами лица.