«На полпути в ад» - Страница 34

Тут он схватил — Белинду в охапку, и-раз! — оба провалились сквозь землю.

Я выбрал себе в петлицу орхидею поменьше и пошел в ночной клуб. На другой день я вернулся на песок Малибу.

ДОЖДЛИВАЯ СУББОТА

Был июль. Посвист, бульканье и еще сотня звуков, что всегда сопровождают дождь, сделали семейство Принси пленниками их большого и унылого дома. Все члены семейства сидели в гостиной, каждый в кресле-озерке из потускневшего и сыроватого ситца, а четыре высоких окна лили обильные слезы.

Этот дом, неухоженный и не радующий глаз, был нужен мистеру Принси, ибо он испытывал отвращение к своей жене, дочери и растяпе-сыну. Прогуливаться по деревне, без тени улыбки подносить руку к шляпе — в этом состояла для него радость жизни. Он испытывал холодное наслаждение, вспоминая эпизоды из бесконечно далекого детства, — вот он находит в оранжерее пропавшую деревянную лошадку, вот видит в толстой стене отверстие, через которое сочится свет. Но теперь все это под угрозой — его аскетическая гордость занимаемым в деревне положением, его пылкая привязанность к дому, — а из-за чего? Из-за того, что Миллисент, его флегматичная и туповатая дочь Миллисент, наконец проявила свой идиотизм в полной мере. Мистер Принси, борясь с отвращением, отвернулся от… нее и заговорил с женой.

— Ее упекут в сумасшедший дом, — сказал он. — Сумасшедший дом для преступников. А нам придется куда-нибудь уехать. Иначе сживут со свету.

Его дочь снова затрясло.

— Я покончу с собой, — сообщила она.

— Тихо, — осадил ее мистер Принси. — Времени у нас в обрез. Выслушивать твою чушь некогда.

Я займусь этим сам. Джордж, — обратился он к сыну, безучастно смотревшему в окно. — Иди сюда. Скажи-ка, далеко ли ты продвинулся в медицине, прежде чем тебя выгнали как безнадежного?

— Ты это знаешь не хуже моего, — откликнулся Джордж.

— Ты в состоянии… В твою башку вбили достаточно, чтобы ты мог определить: что о такой ране скажет знающий доктор?

— Как что? Скажет, что от удара.

— А если с крыши упала черепица? Или откололся кусок перекрытия?

— Ну, отец, вообще-то…

— Возможно такое?

— Нет.

— Почему?

— Потому что она ударила его несколько раз. — Я этого не вынесу, — вставила миссис Принси.

— Куда же ты денешься, дорогая, — сказал ее муж. — И попрошу без истерики в голосе. Вдруг кто-то случайно услышит. Мы сидим и говорим о погоде. А если, к примеру, он упал в колодец и ударился головой несколько раз?

— Не знаю, отец, честно.

— То есть он ударился о боковины несколько раз, пока летел вниз тридцать или сорок футов… да еще чтобы и угол был подходящий. Нет, боюсь, это не пойдет. Придется еще раз, с самого начала. Миллисент!

— Нет! Нет!

— Миллисент, мы должны как следует во всем разобраться, с самого начала. Вдруг ты что-нибудь упустила? Одна — единственная мелочь может нас спасти или уничтожить. Особенно тебя, Миллисент. Ты же не хочешь попасть в сумасшедший дом? Или на виселицу? А могут отправить на виселицу, Миллисент, могут. Хватит трястись. И говори потише, ради всего святого. Мы беседуем о погоде. Давай.

— Не могу. Я… Я…

— Успокойся, девочка. Успокойся. — Свое удлиненное, бесстрастное лицо он приблизил к лицу дочери. Какое отвратное, какое жуткое существо эта его дочь! Не лицо, а тарелка, челюсть тяжеленная, фигура корявая, как у молотобойца. — Отвечай, — продолжал он. — Ты была в конюшне?

— Да.

— Минутку. Кто знал, что ты была влюблена в этого недоделка-викария?

— Никто. Я никому и словом…

— Можешь не сомневаться, — прервал ее Джордж, — об этом знает вся деревня, пропади она пропадом. В "Плуге" про них целых три года точат лясы.

— Похоже на правду, — сказал мистер Принси. — Весьма похоже. Какая мерзость! — Он сделал жест, словно хотел стереть что-то с тыльной стороны ладоней. — Ладно, идем дальше. Так ты была в конюшне?

— Да.

— Убирала в коробку набор для крокета?

— Да.

— И услышала, как кто-то идет по двору?

— Да.

— Это был Уитерс?

— Да.

— И ты его окликнула?

— Да.

— Громко? Ты громко его окликнула? Мог кто-нибудь услышать?

— Нет, отец. Никто, это точно. Да я его и не окликала. Я была около двери, и он меня увидел. Махнул рукой и подошел.

— Мне надо точно знать, был ли кто поблизости? Мог кто-нибудь его видеть?

— Не мог, папа. Точно говорю.

— Значит, вы вошли в конюшню.

— Да. С неба лило как из ведра.

— Что он сказал?

— Сказал: "Привет, Милли". Мол, извините, что иду мимо заднего двора, но уж так вышло, вообще-то он идет в Басс-Хилл.

— Так.

— А когда, говорит, шел мимо парка, увидел наш дом и вдруг обо мне подумал, дай, думаю, загляну на минутку да и скажу ей словечко-другое. У него, говорит, большая радость, вот и захотелось со мной поделиться. Епископ сказал ему, что даст ему должность приходского священника. Оно само по себе здорово, но еще значит, что он сможет жениться. Тут он стал заикаться. Ну, я решила, он это про меня.

— Меня не интересует, что ты решила. Только его слова, как есть. Ничего другого.

— Ну… О, Господи!

— Не реви! В твоем положении это непозволительная роскошь. Говори.

— Он сказал, что нет. Что я тут ни при чем. Что он женится на Элле Брэнгуин-Дэвис. Что, мол, ему очень жаль и все такое. Потом он собрался уходить.

— Дальше?

— Я совсем ополоумела. Он уже повернулся ко мне спиной. У меня в руке был столбик от крокета…

— Ты закричала, завопила? Когда его ударила?

— Нет. Ничего такого, это точно.